— Поскольку новый альбом называется «Музы», соответственно, сразу рождается вопрос — кто ваши музы, вдохновившие на написание новых песен?
— Мои знакомые женщины, с которыми я тем или иным образом как-то пересекся в жизни. В моем новом альбоме более половины песен адресованы конкретным людям.
— То есть у вас много песен-посвящений?
— Достаточно, но большинство людей просто не знают об этом. Наверное, многим было бы приятно узнать, но я считаю, что лучше не признаваться и не называть имен. А то мало ли какой будет реакция, зазнаются еще… (Улыбается.)
— Насколько тяжело вам дался этот альбом, если сравнить с предыдущими четырьмя?
— Не могу сказать, что альбом был тяжелым, хотя работа велась на протяжении двух последних лет, какие-то черновики были написаны еще раньше. А непосредственно активная работа над аранжировками проходила в 2010 году. Первая часть альбома — классические «Звери», а вторая немного потяжелее.
— Какую-то песню можете особенно отметить?
— Нет, мне сложно что-то выделить. Они все по очереди были любимыми, а потом так же по очереди становились неинтересными. Потому что сначала ты живешь с ними, потом отдаешь в народ, и они переходят в другой ранг — песен, которые нужно исполнять, а не додумывать, жить с ними, фантазировать. И поэтому, как только альбом готов и ты, прослушав его дома или в машине, говоришь: да издавайте, — собственно, после этого песни уже становятся неинтересными тебе.
— Какой элемент импровизации в вашем выступлении на публике? Что допускается творить музыкантам на сцене, а что нет?
— Да все допускается! Понятно, что нельзя пить алкоголь и ругаться матом, сквернословить, но в принципе вести себя неподобающе никто себе в нашем коллективе просто не позволит. Потому как все люди разумные, и такие глупости неприемлемы, они даже не обсуждаются.
— В этом году 10 лет группе и вашей жизни в Москве. Какие перемены вы в себе ощущаете? Многие отмечают, что прожженный циник Рома Билык все больше становится лириком…
— Мне кажется, наоборот. Когда это я был прожженным циником, что вы? Я всегда был открытым, даже слишком. И это по-своему моя беда, большой недостаток для нашей такой публичной профессии. Мне бы наоборот хотелось быть хоть немного циничнее и жестче.
— Вы признавались, что во время поездок уже через несколько дней начинаете скучать по Москве. Успели обзавестись здесь собственной жилплощадью?
— По самой Москве я не скучаю, я могу скучать по близким людям, которые здесь живут. Да, я купил небольшую квартирку в Москве. Но я, если честно, совершенно к ней не привязан в том классическом понимании «мой дом — моя крепость». Я очень люблю путешествовать и легко переношу бытовые трудности. Москва меня где-то даже повязала по рукам и ногам. Хотя в свое время мне довелось пожить в других городах и странах, я очень полюбил Киев и Париж. Но у меня не получается жить и вести дела из другого города, это очень сложно, а если говорить о российских городах, то практически невозможно. К сожалению, нет у нас еще такой инфраструктуры, которая позволяла бы это делать.
— Что бы вы назвали самым значительным событием в вашей биографии в 2010 году?
— Бросил курить (смеется), а вместе с этим пришло потихонечку и осознание того, что здоровье нужно хранить смолоду. Я очень рад этому, потому как раньше я все время думал: ну как можно жить без всех этих радостей жизни? Я все ждал: когда же меня петух жареный клюнет в одно место? У русского человека ведь как — пока не припрет, он ничего не будет делать. Я всегда боялся и ждал того момента, когда же меня припрет по-настоящему. К счастью, этот момент не наступил, и до всего дошел своей головой, а не каким-то другим местом.
— Кажется, догадываюсь, о чем вы говорите. Слышала, что вы явно не соблюдали баланс удовольствий в последние 10 лет…
— Не соблюдал, правда. Но это нормально и закономерно при нашем образе жизни. Просто это никогда не мешало моей работе, не мешало личным отношениям с людьми, никогда я не пил и не употреблял ничего перед концертами или во время них. Так что здесь-то вообще все в порядке. Можно продолжать и сейчас пить и курить, и ничего не поменяется в концертном плане. Просто я сам для себя пришел к тому, что хватит себя гробить, никто мне в этом не помогал и не наставлял.
— Признание и популярность вас изменили в худшую или лучшую сторону?
— Я, честно, не знаю, но хочется надеяться, что в лучшую. Я ведь приехал в Москву из Таганрога, самой настоящей чеховской провинции. Если почитать Чехова, то можно весь Таганрог выучить, там ничего не поменялось за 150 лет, по улицам до сих пор ходят его персонажи. Обстоятельства меня заставили стать лучше, так как я стал публичным человеком, мне пришлось общаться с разными людьми, узнавать много нового, самое банальное — мне пришлось повышать свой культурный уровень, образованность. Я попал в такую среду, которой нужно соответствовать, чтобы поддерживать статус публичного человека. Можно было конечно оставаться таким же шальным и непонятным никому парнем, который не хочет никуда дальше развиваться. Но стоять на месте — это смерть, особенно для творческого человека.
— Сегодня в России к участию в различных политических мероприятиях часто приглашают известных музыкантов, телеведущих, актеров. Вас приглашали на подобные встречи, концерты в поддержку какой-либо партии?
— Это всегда было, даже в Древней Греции, в Риме. Да, нас приглашают, но мы крайне редко участвуем в таких мероприятиях, точнее, мы вообще в них не участвуем. Мы не хотим поддерживать никакую партию, в том числе и «Единую Россию». Я аполитичен, потому как политика — довольно скверная штука, туда заведомо приходят обманывать кого-либо. Политика — это деньги и власть, а где они, там обязательно грязь и обман, это же всем известно. Поэтому не очень хочется в этом участвовать. Нас часто приглашали на предвыборные мероприятия — начиная с каких-то местных органов самоуправления и заканчивая самыми высшими, кремлевскими. Но мы никогда не агитировали и не выступали под предвыборными лозунгами той или иной партии. И сумма гонорара тут не имеет никакого значения. Поскольку я за столько лет еще не запачкан и могу смело сказать, что честен перед собой и людьми, то и не хочется уже этого делать. Я могу сейчас выйти и сказать, что я перед всеми честен, а другие не могут. Они могут, конечно, отмазываться: ну откуда же мы знали, что эти люди поступят так, когда мы за них играли и пропагандировали. Можно, конечно, и так сказать, но зачем? Уж лучше девственность хранить (улыбается)… Может быть до какого-то определенного момента, когда тебя действительно что-то может вставить, и ты присоединишься к какому-то гражданскому движению в поддержку чего-либо, пусть хоть и лучшей жизни. Это нормальная гражданская позиция, я не против нее. Я тоже могу ее иногда выражать, но при этом не агитировать за кого-то и не примыкать к кому-либо.
— У вас есть какая-то гражданская позиция? Например, если бы вы, подобно Юрию Шевчуку, оказались с премьер-министром Путиным за одним столом, то что бы вы спросили?
— Мне не о чем его спрашивать. Я думал об этом много раз, наблюдая происходящее в стране и понимая, что люди, живущие здесь, достойны большего и лучшего. Я мог бы сказать Путину: как вам не стыдно? Мог бы сказать: дайте под зад всем чиновникам, которые служат на благо этой страны и при этом обворовывают ее.
— То есть если вас позовут к Путину попить чайку, вы не пойдете?
— Не пойду, потому что я не знаю, о чем с ним говорить. Какая связь между нами, мы два абсолютно чуждых друг другу человека. Если бы у меня была цель получить какой-то результат от встречи, я бы пошел с удовольствием. Но мне нечего Путину сказать. Ему ведь и так говорят (смеется)… Только пока ничего не меняется.
— Ну, вы, как я вижу, довольно неплохо можете сформулировать свою позицию, почему же не попробовать себя в политике?
— Политика — огромная пасть хищника, меня там съедят сразу же. Я сталкиваюсь с подобными людьми, многих знаю лично: олигархов, людей находящихся у власти. Если ты пришел туда, ты должен жить по внутренним законам этой машины. А я не смогу, я не готов, поэтому меня там реально сожрут. Мне там не место с моим характером и моей жизненной позицией. Мне место в каком-нибудь благотворительном фонде, помощи кому-нибудь (смеется), либо я мог бы встречаться с молодежью, рассказывать им о том, в чем я хорошо разбираюсь, о той же музыке.
— Знаю, что вы хорошо общаетесь с Валерией Германикой, вот и на последнем вашем концерте ее наблюдала. Что вас объединяет?
— Лера — очень талантливый, открытый и уязвимый человек. Да, она может быть разной и странной, но при этом она очень естественный и ранимый человек, что на самом деле плохо. Наверное, поэтому мы и дружим, я пытаюсь ей помогать в различных трудных периодах ее жизни. Лера — слишком открытый и добрый человек, и этим пользуются не очень хорошие люди, к сожалению. Ее попросишь — она отдаст последнее, ей пообещаешь — она скажет «да», ее используют в своих интересах многие не очень порядочные люди, и это очень неприятно, если честно. Лера — хороший режиссер, умеет и любит снимать кино, это ее жизнь. Я ей все время говорю — занимайся кино, не распыляй себя на всякую мелочь, ерунду и откровенную порнуху.
— Помнится, вы собирались открыть свой клуб или ресторан?
— Да, но этот проект заглох. Мои знакомые рестораторы предложили мне открыть бар, и я даже начал что-то делать для этого. Но потом все заглохло, и слава богу! Я пожил этой идеей месяц другой, и потом эта тема благополучно отпала. Это очень трудоемкий процесс, на который не хватает времени, а поручить это дело кому-то не представляется возможным, потому как не так много людей, кому я могу доверить что-либо, тем более свое имя. Интересно ведь не просто открыть что-то ради прибыли, бизнес в чистом виде меня не интересует.
— Вам хватает тех денег, что вы сейчас зарабатываете? Любимая статья расходов?
— Да, конечно, хватает. В основном деньги уходят на инструменты, техническое оснащение, ну и, конечно путешествия. У меня не так много денег, чтобы вкладывать их, допустим, в недвижимость. Родственникам с тяжелым жилищным положением я могу помочь, купить квартиру, например. В принципе, я этим и занимался последние лет шесть, покупал квартиры и загородные домики всем нуждающимся. В регионах это не очень дорого стоит. Так что все свободные деньги уходили на эту статью расходов. Сейчас ситуация уже не требует каких-то серьезных вложений, с этим, слава богу, покончили. Теперь можно подумать и о своих жилищных условиях (смеется). Пришло время хоть чуть-чуть расширяться, а то у меня квартирка совсем маленькая, хочется хоть немного больше личного пространства.
— Не могу не спросить, что вас побуждает так тщательно скрывать свою личную жизнь? Почему выбрали такую позицию, ведь можно не афишировать, но и не скрывать при этом.
— Можно, наверное… А я не могу объяснить почему… Просто потому, что я такой человек, мне неприятно, чтобы обо мне говорили в этом ракурсе, копались в моих отношениях. И мне кажется, это вполне нормально. Я не хочу чего-то делать, и я могу себе это позволить, это же прекрасно.
— Каким вы себя видите через 20 лет?
— Молодым, красивым, загорелым, с длинными белыми кудрями и голубыми глазами (смеется). Я не хочу ничего такого, что не может случиться, чего не может быть в принципе, я очень реально думаю в последнее время. Когда я начинаю чего-то очень сильно хотеть либо фантазировать, я тут же сам себя одергиваю и говорю, что так не бывает. Хотя ничего не исключается. Место чуду всегда есть, я за чудеса, я за сказки, я за невозможное. Это где-то есть, но очень далеко… Мне сложно представлять, чего бы мне хотелось, наверное, еще и потому, что я очень многое имею. Мне бы с этим разобраться, в какое русло все это повернуть, чтобы было хорошо и мне, и окружающим. Поэтому если останется все так как есть и будет развиваться естественным образом, я буду счастлив.
Источник: «Труд».
